Неточные совпадения
Краса и гордость русская,
Белели
церкви Божии
По горкам, по холмам,
И с ними в славе спорили
Дворянские дома.
Дома с оранжереями,
С китайскими беседками
И с английскими парками;
На каждом флаг играл,
Играл-манил приветливо,
Гостеприимство русское
И ласку обещал.
Французу не привидится
Во сне, какие праздники,
Не
день, не два — по месяцу
Мы задавали тут.
Свои индейки жирные,
Свои наливки сочные,
Свои актеры, музыка,
Прислуги — целый полк!
Затем графиня рассказала еще неприятности и козни против
дела соединения
церквей и уехала торопясь, так как ей в этот
день приходилось быть еще на заседании одного общества и в Славянском комитете.
Он отстоял обедню, всенощную и вечерние правила и на другой
день, встав раньше обыкновенного, не пив чаю, пришел в восемь часов утра в
церковь для слушания утренних правил и исповеди.
— Да что же в воскресенье в
церкви? Священнику велели прочесть. Он прочел. Они ничего не поняли, вздыхали, как при всякой проповеди, — продолжал князь. — Потом им сказали, что вот собирают на душеспасительное
дело в
церкви, ну они вынули по копейке и дали. А на что — они сами не знают.
Петр Петрович был изумлен этой совершенно новой должностью. Ему, все-таки дворянину некогда древнего рода, отправиться с книгой в руках просить на
церковь, притом трястись на телеге! А между тем вывернуться и уклониться нельзя:
дело богоугодное.
«Полегче! легче!» — слышится голос, телега спускается с кручи: внизу плотина широкая и широкий ясный пруд, сияющий, как медное
дно, перед солнцем; деревня, избы рассыпались на косогоре; как звезда, блестит в стороне крест сельской
церкви; болтовня мужиков и невыносимый аппетит в желудке…
— Не я-с, Петр Петрович, наложу-с <на> вас, а так как вы хотели бы послужить, как говорите сами, так вот богоугодное
дело. Строится в одном месте
церковь доброхотным дательством благочестивых людей. Денег нестает, нужен сбор. Наденьте простую сибирку… ведь вы теперь простой человек, разорившийся дворянин и тот же нищий: что ж тут чиниться? — да с книгой в руках, на простой тележке и отправляйтесь по городам и деревням. От архиерея вы получите благословенье и шнурованную книгу, да и с Богом.
Узнал, в какую
церковь приходила она по воскресным
дням, становился всякий раз насупротив ее, чисто одетый, накрахмаливши сильно манишку, — и
дело возымело успех: пошатнулся суровый повытчик и зазвал его на чай!
И взошедший месяц долго еще видел толпы музыкантов, проходивших по улицам с бандурами, турбанами, круглыми балалайками, и церковных песельников, которых держали на Сечи для пенья в
церкви и для восхваленья запорожских
дел.
«Садись, Кукубенко, одесную меня! — скажет ему Христос, — ты не изменил товариществу, бесчестного
дела не сделал, не выдал в беде человека, хранил и сберегал мою
церковь».
И погиб козак! Пропал для всего козацкого рыцарства! Не видать ему больше ни Запорожья, ни отцовских хуторов своих, ни
церкви Божьей! Украйне не видать тоже храбрейшего из своих детей, взявшихся защищать ее. Вырвет старый Тарас седой клок волос из своей чуприны и проклянет и
день и час, в который породил на позор себе такого сына.
— Кто? Сестра; Порфирий Платонович, с которым вы уже не ссоритесь; тетушка, которую вы третьего
дня проводили в
церковь.
Неделю тому назад, в небольшой приходской
церкви, тихо и почти без свидетелей, состоялись две свадьбы: Аркадия с Катей и Николая Петровича с Фенечкой; а в самый тот
день Николай Петрович давал прощальный обед своему брату, который отправлялся по
делам в Москву.
— На мой взгляд, религия — бабье
дело. Богородицей всех религий — женщина была. Да. А потом случилось как-то так, что почти все религии признали женщину источником греха, опорочили, унизили ее, а православие даже деторождение оценивает как
дело блудное и на полтора месяца извергает роженицу из
церкви. Ты когда-нибудь думал — почему это?
На другой
день, утром, он и Тагильский подъехали к воротам тюрьмы на окраине города. Сеялся холодный дождь, мелкий, точно пыль, истреблял выпавший ночью снег, обнажал земную грязь. Тюрьма — угрюмый квадрат высоких толстых стен из кирпича, внутри стен врос в землю давно не беленный корпус, весь в пятнах, точно пролежни, по углам корпуса — четыре башни, в средине его на крыше торчит крест тюремной
церкви.
— Я деловой человек, а это все едино как военный. Безгрешных
дел на свете — нет. Прудоны и Марксы доказали это гораздо обстоятельней, чем всякие отцы
церкви, гуманисты и прочие… безграмотные души. Ленин совершенно правильно утверждает, что сословие наше следует поголовно уничтожить. Я сказал — следует, однако ж не верю, что это возможно. Вероятно, и Ленин не верит, а только стращает. Вы как думаете о Ленине-то?
Ермаков, коннозаводчик и в своем
деле знаменитость, начал, от избытка средств, двухэтажный приют для старушек созидать, зданье с домовой
церковью и прочее.
Не дожидаясь, когда встанет жена, Самгин пошел к дантисту.
День был хороший, в небе цвело серебряное солнце, похожее на хризантему; в воздухе играл звон колоколов, из
церквей, от поздней обедни, выходил дородный московский народ.
Оно было в самом
деле бескорыстно, потому что она ставила свечку в
церкви, поминала Обломова за здравие затем только, чтоб он выздоровел, и он никогда не узнал об этом. Сидела она у изголовья его ночью и уходила с зарей, и потом не было разговора о том.
И он спал здоровым прозаическим сном, до того охватившим его, что когда он проснулся от трезвона в
церквах, то первые две, три минуты был только под влиянием животного покоя, стеной ставшего между им и вчерашним
днем.
На другой
день в деревенской
церкви Малиновки с десяти часов начали звонить в большой колокол, к обедне.
— Есть, батюшка, да сил нет, мякоти одолели, до
церкви дойду — одышка мучает. Мне седьмой десяток! Другое
дело, кабы барыня маялась в постели месяца три, да причастили ее и особоровали бы маслом, а Бог, по моей грешной молитве, поднял бы ее на ноги, так я бы хоть ползком поползла. А то она и недели не хворала!
Проснулся я наутро поздно, а спал необыкновенно крепко и без снов, о чем припоминаю с удивлением, так что, проснувшись, почувствовал себя опять необыкновенно бодрым нравственно, точно и не было всего вчерашнего
дня. К маме я положил не заезжать, а прямо отправиться в кладбищенскую
церковь, с тем чтобы потом, после церемонии, возвратясь в мамину квартиру, не отходить уже от нее во весь
день. Я твердо был уверен, что во всяком случае встречу его сегодня у мамы, рано ли, поздно ли — но непременно.
Буры
разделили ее на округи, построили города,
церкви и ведут деятельную, патриархальную жизнь, не уступая, по свидетельству многих английских путешественников, ни в цивилизации, ни в образе жизни жителям Капштата.
На другой
день стало потише, но все еще качало, так что в Страстную среду не могло быть службы в нашей
церкви. Остальные
дни Страстной недели и утро первого
дня Пасхи прошли покойно. Замечательно, что в этот
день мы были на меридиане Петербурга.
Церкви были битком набиты; множество траурных платьев красноречиво свидетельствовали о том, в каком положении были
дела.
Многие обрадовались бы видеть такой необыкновенный случай: праздничную сторону народа и столицы, но я ждал не того; я видел это у себя; мне улыбался завтрашний, будничный
день. Мне хотелось путешествовать не официально, не приехать и «осматривать», а жить и смотреть на все, не насилуя наблюдательности; не задавая себе утомительных уроков осматривать ежедневно, с гидом в руках, по стольку-то улиц, музеев, зданий,
церквей. От такого путешествия остается в голове хаос улиц, памятников, да и то ненадолго.
Мы рано поднялись на другой
день, в воскресенье, чтоб побывать в
церквах. Заехали в три
церкви, между прочим в манильский собор, старое здание, постройки XVI столетия. Он только величиной отличается от других приходских
церквей. Украшения в нем так же безвкусны, живопись так же дурна, как и в
церкви предместья и в монастырях. Орган плох, а в других
церквах он заменяется виолончелью и флейтой.
Острожная
церковь была вновь построена и отделана богатым купцом, потратившим на это
дело несколько десятков тысяч рублей, и вся блестела яркими красками и золотом.
День совсем разгулялся, облака разошлись, солнце поднялось выше леса, и мокрая листва, и лужи, и куполы, и кресты
церкви ярко блестели на солнце.
Во многих случаях, казалось бы, и у нас то же; но в том и
дело, что, кроме установленных судов, есть у нас, сверх того, еще и
церковь, которая никогда не теряет общения с преступником, как с милым и все еще дорогим сыном своим, а сверх того, есть и сохраняется, хотя бы даже только мысленно, и суд
церкви, теперь хотя и не деятельный, но все же живущий для будущего, хотя бы в мечте, да и преступником самим несомненно, инстинктом души его, признаваемый.
— Я иду из положения, что это смешение элементов, то есть сущностей
церкви и государства, отдельно взятых, будет, конечно, вечным, несмотря на то, что оно невозможно и что его никогда нельзя будет привести не только в нормальное, но и в сколько-нибудь согласимое состояние, потому что ложь лежит в самом основании
дела.
— Да что же это в самом
деле такое? — воскликнул Миусов, как бы вдруг прорвавшись, — устраняется на земле государство, а
церковь возводится на степень государства! Это не то что ультрамонтанство, это архиультрамонтанство! Это папе Григорию Седьмому не мерещилось!
День был ясный, и я, вспоминая теперь, точно вижу вновь, как возносился из кадила фимиам и тихо восходил вверх, а сверху в куполе, в узенькое окошечко, так и льются на нас в
церковь Божьи лучи, и, восходя к ним волнами, как бы таял в них фимиам.
Несколько недель спустя я узнал, что Лукерья скончалась. Смерть пришла-таки за ней… и «после Петровок». Рассказывали, что в самый
день кончины она все слышала колокольный звон, хотя от Алексеевки до
церкви считают пять верст с лишком и
день был будничный. Впрочем, Лукерья говорила, что звон шел не от
церкви, а «сверху». Вероятно, она не посмела сказать: с неба.
Во всю ширину раскрытых окон шевелились и лепетали молодые, свежие листья плакучих берез; со двора несло травяным запахом; красное пламя восковых свечей бледнело в веселом свете весеннего
дня; воробьи так и чирикали на всю
церковь, и изредка раздавалось под куполом звонкое восклицание влетевшей ласточки.
«Сим честь имею известить вас, милостивый государь мой, что приятель ваш, у меня в доме проживавший студент, г. Авенир Сорокоумов, четвертого
дня в два часа пополудни скончался и сегодня на мой счет в приходской моей
церкви похоронен.
— Знаю: коли не о свадьбе, так известно о чем. Да не на таковских напал. Мы его в бараний рог согнем. В мешке в
церковь привезу, за виски вокруг налоя обведу, да еще рад будет. Ну, да нечего с тобой много говорить, и так лишнее наговорила: девушкам не следует этого знать, это материно
дело. А девушка должна слушаться, она еще ничего не понимает. Так будешь с ним говорить, как я тебе велю?
— А вот и я готов, — подошел Алексей Петрович: — пойдемте в
церковь. — Алексей Петрович был весел, шутил; но когда начал венчанье, голос его несколько задрожал — а если начнется
дело? Наташа, ступай к отцу, муж не кормилец, а плохое житье от живого мужа на отцовских хлебах! впрочем, после нескольких слов он опять совершенно овладел собою.
— Не знаю, — отвечал Бурмин, — не знаю, как зовут деревню, где я венчался; не помню, с которой станции поехал. В то время я так мало полагал важности в преступной моей проказе, что, отъехав от
церкви, заснул, и проснулся на другой
день поутру, на третьей уже станции. Слуга, бывший тогда со мною, умер в походе, так что я не имею и надежды отыскать ту, над которой подшутил я так жестоко и которая теперь так жестоко отомщена.
Марья Гавриловна долго колебалась; множество планов побега было отвергнуто. Наконец она согласилась: в назначенный
день она должна была не ужинать и удалиться в свою комнату под предлогом головной боли. Девушка ее была в заговоре; обе они должны были выйти в сад через заднее крыльцо, за садом найти готовые сани, садиться в них и ехать за пять верст от Ненарадова в село Жадрино, прямо в
церковь, где уж Владимир должен был их ожидать.
«Как! не почитать
церковь божию! прочь, хамово племя!» Потом, обратясь к Кирилу Петровичу: «Слыхано
дело, ваше превосходительство, — продолжал он, — псари вводят собак в божию
церковь! собаки бегают по
церкви.
Похороны совершились на третий
день. Тело бедного старика лежало на столе, покрытое саваном и окруженное свечами. Столовая полна была дворовых. Готовились к выносу. Владимир и трое слуг подняли гроб. Священник пошел вперед, дьячок сопровождал его, воспевая погребальные молитвы. Хозяин Кистеневки последний раз перешел за порог своего дома. Гроб понесли рощею.
Церковь находилась за нею.
День был ясный и холодный. Осенние листья падали с дерев.
Я отдал себя всего тихой игре случайности, набегавшим впечатлениям: неторопливо сменяясь, протекали они по душе и оставили в ней, наконец, одно общее чувство, в котором слилось все, что я видел, ощутил, слышал в эти три
дня, — все: тонкий запах смолы по лесам, крик и стук дятлов, немолчная болтовня светлых ручейков с пестрыми форелями на песчаном
дне, не слишком смелые очертания гор, хмурые скалы, чистенькие деревеньки с почтенными старыми
церквами и деревьями, аисты в лугах, уютные мельницы с проворно вертящимися колесами, радушные лица поселян, их синие камзолы и серые чулки, скрипучие, медлительные возы, запряженные жирными лошадьми, а иногда коровами, молодые длинноволосые странники по чистым дорогам, обсаженным яблонями и грушами…
Он каждый
день ходил в
церковь и почти разучился говорить.
Либерализм составляет последнюю религию, но его
церковь не другого мира, а этого, его теодицея — политическое учение; он стоит на земле и не имеет мистических примирений, ему надобно мириться в самом
деле.
Я потом читал в журнале министерства внутренних
дел об этом блестящем обращении черемисов. В статье было упомянуто ревностное содействие Девлет-Кильдеева. По несчастию, забыли прибавить, что усердие к
церкви было тем более бескорыстно у него, чем тверже он верил в исламизм.
Три
дня эти я бродил с жандармом по городу. Татарки с покрытыми лицами, скуластые мужья их, правоверные мечети рядом с православными
церквами, все это напоминает Азию и Восток. Во Владимире, Нижнем — подозревается близость к Москве, здесь — даль от нее.
Только Федор Глинка и супруга его Евдокия, писавшая «о млеке пречистой
девы», сидели обыкновенно рядышком на первом плане и скромно опускали глаза, когда Шевырев особенно неумеренно хвалил православную
церковь.
— Черной
дня, когда исправник да поп приедут. Вот о последнем-то я и хочу рассказать вам кое-что. Поп у нас превращается более и более в духовного квартального, как и следует ожидать от византийского смирения нашей
церкви и от императорского первосвятительства.